Опыт психологического портрета М.В. Ломоносова

Аннотация

Предпринята попытка создания психологического портрета Ломоносова. Раскрывается феномен его личности, как творца и великого ученого, служившего и народу, и высшей государственной власти.

19 ноября 2011 года вся Россия и Московский государственный универ­ситет торжественно отметили 300-летие со дня рождения Михаила Васильевича Ломоносова.

О Ломоносове писали и говорили многие выдающиеся люди России и каж­дый из них находил оттенки нового в его личности, творчестве и мировоззрении. Можно считать, что досконально иссле­дованы и объективно оценены как науч­ные работы Ломоносова в естествозна­нии и гуманитарном знании, так и его литературные произведения.

Однако нет работ, в которых бы жизнь, деятельность и личность Ломо­носова специально исследовались психологической наукой. Почему?

Авторы настоящей статьи полагают, что:

• во-первых, пока не нашлось ученого-психолога, который был бы про­фессионально заинтересован в анализе многосторонней, сложной жиз­ни и весьма противоречивой личности Ломоносова;

• во-вторых, на потенциальных иссле­дователей оказывают сильное давле­ние общественно усвоенные стереоти­пы («гений», «первый русский акаде­мик», «энциклопедист» и пр.), преодоление которых дается нелегко. П.Л. Капица предпослал своей статье о Ломоносове в качестве эпиграфа сло­ва Зигмунда Фрейда: «Гений и послу­шание — две вещи несовместимые»;

• в-третьих, поскольку Ломоносов не вел дневников и не оставил воспоми­наний, исследователям приходится опираться на то, что было сказано о нем его современниками, а это, по большей части, были его недруги.

Наша статья представляет собой краткий обзор некоторых основных идей, так или иначе связанных с исследованиями в рамках психологии жизни и деятельности Ломоносова и Московс­кого университета и попытку связать их в единое целое, опираясь на методоло­гию системного подхода.

Исходной посылкой для авторов служат слова о Ломоносове, сказанные В.В. Розановым и А.С. Пушкиным.

Василий Васильевич Розанов, воспи­танник историко-филологического фа­культета Московского университета и один из крупнейших отечественных фи­лософов конца XIX — первой четверти XX века, писал: «В самом деле, в духе Ло­моносова и совокупности дел его содер­жался целый метод, хотя он и не упоми­нал его, не возводил в теорию и не навя­зывал как теорию никому».

Отсюда напрашивается подход к дальнейшему исследованию фигуры Ло­моносова как целостного психологичес­кого феномена нашего общества, масш­табы которого существенно меняются по мере удаления от времени, в котором он жил и творил.

Эту феноменальность увидел еще А.С. Пушкин, который писал: «Ломо­носов был великий человек. Между Петром I и Екатериною II он один является самобытным сподвижником просвещения. Он создал первый университет. Он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом. Но в сем университете профессор поэзии и элок­венции не что иное, как исправный чи­новник, а не поэт...»

Итак, для Пушкина — Ломоносов в университете «исправный чиновник, а не поэт...» (подчеркнем, что Пушкин говорит не о Московском университете конкретно, а об университете вообще как некоей универсальной ценности). Розанов также не говорит о литератур­ных и научных талантах Ломоносова — он их обобщает, подчеркивая, что «в духе... и совокупности дел его содержал­ся целый метод», «теория».

Пушкин писал о Ломоносове спустя почти 70 лет после его смерти. На этот момент Московскому университету тоже почти 80 лет, он уже заявил о себе в пол­ную силу. Однако Пушкин знает Ломоносова, в первую очередь, как знамени­того русского поэта. Тогда о Ломоносове мало кто думал как о ученом-естествоиспытателе, эта сторона его многогран­ной личности была практически забыта.

Розанов же пишет о Ломоносове спустя уже 70 лет после Пушкина, ког­да Московский университет подошел к своему 150-летию и имел огромные зас­луги перед страной. В.В. Розанов гово­рит: «Московский университет — цент­ральный в России; Москва собрала, выковала, выучила как-никак Россию».

Однако и Пушкина и Розанова объе­диняет общая идея о феномене Ломоно­сова как некоей целостности для россий­ской государственности, общности и ментальности.

Между этими двумя именами — Пуш­кина и Розанова можно расположить имена других известных авторов, кото­рые мыслят о Ломоносове также, но ста­вят в центр своего внимания более част­ные стороны личности Ломоносова, что только обогащает красками и психоло­гическим разнообразием эту давно уже легендарную фигуру. Для упрощения со­здания психологического портрета Ло­моносова разделим этих авторов на две группы: гуманитарии и естественники.

В первой группе выделим такие наи­более авторитетные имена, как: А.Н. Ра­дищев (1749—1802), М.П. Погодин (1800-1875), В.Г. Белинский (1811­1848), С.М. Соловьев (1820-1879), М.К. Любавский (1860-1936), Г.В. Пле­ханов (1856-1918), Ю.М. Лотман (1922­1993).

Во второй это: В.И. Вернадский (1863-1945), С.И. Вавилов (1891-1951), П.Л. Капица (1894-1984), М.В. Келдыш (1911-1978), В.А. Садовничий.

Можно, конечно, значительно рас­ширить этот список, но и названных выше имен достаточно для того, чтобы предпринять попытку найти удовлетво­рительный ответ на поставленную в ста­тье задачу.

Отметим особо, что группа авторов-гуманитариев - это люди XIX века (ис­ключая Ю.М. Лотмана), а естествоиспы­татели - не просто люди XX века, но еще и советские люди.

В работах гуманитариев о Ломоносо­ве преобладает тенденция слияния его образа с высшей властью - императора­ми, императрицами и вельможами, на­пример, с И.И. Шуваловым. Здесь Ломо­носов психологически предстает как че­ловек, принимающий эту власть и служащий ей. И это верно.

В работах естественников о Ломоно­сове чаще наблюдается слияние его об­раза с народом, более точно - с русским народом, подчеркивается и особо выде­ляется его крестьянское происхождение, постоянно цитируются слова Ломоносо­ва, «что может собственных Платонов и чистых разумом Невтонов российская земля рождать», что «нет таких наук, ко­торые бы были непосильны русскому уму». И это, как показало все после-ломоносовское время, тоже справедливо.

Итак, в психологическом отношении портрет Ломоносова может быть охарак­теризован как национально-российский феномен, суть которого в олицетворении единства власти и народа, в целостном воплощении известной тирады «само­державие - православие - народность».

«Феномен, - согласно Словарю рус­ского языка С.И. Ожегова, - это человек или явление, выдающееся, исключитель­ное в каком-нибудь отношении. Феноме­нальный - выдающийся, небывалый, исключительный (феноменально умен)».

Феномен Ломоносова, как факт, - это слияние власти и народа. Он «мате­риализован» через Московский университет, учрежденный личным указом императрицы Елизаветы Петровны, который по плану Ломоносова-Шувало­ва был подчинен только Сенату (а это - высшая власть) и имел две гимназии - одну для дворян, а другую для разночин­цев (а это - народ). В дальнейшем связь имени Ломоносова с Московским уни­верситетом расширяется и укрепляется. В 1803 году университету дается статус Императорского, а в первые годы советской власти - статус государственного. В 1940 г. эта связь приобретает явную форму. По инициативе Ученого совета университета правительство СССР Мос­ковскому университету присваивает имя М.В. Ломоносова. И все это время рек­тор университета - номенклатура выс­шей власти: в дореволюционное время императора, в советское время - По­литбюро ЦК КПСС.

Возникает вопрос - а были ли еще в России люди, личности, которых мож­но было бы поставить в этом смысле ря­дом с Ломоносовым? Ответ авторов - нет! Второго человека такого в истории России пока не было.

Для подхода к созданию психологи­ческого портрета Ломоносова важно принимать во внимание то обстоятельство, что его феномен открывался и переоткрывался как минимум 3-4 раза, и каждый раз весьма односторонне:

• в XVIII веке он был открыт как гума­нитарий - поэт, историк, автор «Рус­ской грамматики», «Истории Российского государства» и др.;

• в первой половине XIX века как поэт и историк Ломоносов был практи­чески забыт, но был открыт как идеолог российского просвещения, «по чертежам» которого строилась в основном вся система российского об­разования от низшей ступени (цер­ковно-приходской школы) до уни­верситетов;

• в конце XIX - начале XX в. Ломо­носова вновь открыли, но уже как ученого-естествоиспытателя (для

• В.И. Вернадского он - «русский на­туралист»), когда его труды, писан­ные на латыни и немецком языке, были переведены на русский и стали достоянием нашей научной общественности, а затем и зарубежья. Здесь свои проблемы: Ломоносов в научных работах пользуется образ­ным, порой лирическим, а не строго научным языком. И по большей час­ти мысли Ломоносова чаще звучат как научные гипотезы, на доказательстве которых он не останавливается;

• в советское время имя Ломоносова приобрело социальное звучание как великого гражданина, борца за все русское и русских.

И каждое из этих последовательных открытий Ломоносова добавляло новые краски в его психологический портрет. Но пока все, что есть - это всего лишь эскизы к портрету.

Авторы убеждены, что проведение в отечественной психологической науке специального исследования феномена Ломоносова - проблема по-прежнему актуальная, что и показало празднование 300-летия со дня его рождения.

Список литературы:

Ломоносов. К 300-летию со дня рожде­ния. - М.: Изд-во МГУ, 2011. - 314 с.